В истошных думах мирозданья,
Я двадцать лет топил сознанье.
Влача, как цербер, цепь – упорства,
На шее лживого притворства.
Пытаясь разгадать загадки,
Я изучал природу матки.
Внедряя зонд в клоаку тела,
Ох, как же все вокруг темнело.
Душа хотела, жизнь белела,
Подопытная вся немела.
Кричала, билась предвкушая
Пик реактивности меняя.
Я жил в заброшенных машинах,
В гримасах, мнимых пантомимах.
Убитый полновесным граммом,
Пустой душой, пустым карманом.
Я думал, жизнь как постановка,
Что чья-то жалкая уловка,
Подсовывает в клетку корма.
И похоть – жизненная норма.
Сквозь книги фрейдовских учений,
Сквозь сонмы крохотных значений.
Весь ротовой секс был загадкой,
И снова процедуры с маткой:
Свет ярким, сточенным кинжалом
Мне в пился грудь, своим началом.
Мой зрак, в секунду созерцанья -
Исчез. Я пал на каменное знанья.
И окропляя грудь принцессы
Я пал ничком в объятья прессы,
В газетную рутину Бога.
К чему слова? Моя – берлога! |