см. http://forum.shadrinsk.net/viewtopic.php?p=629941#629941
Булат Шалвович Окуджава написал: А нынче нам нужна одна победа, Одна на всех: мы за ценой не постоим. Но к Дню Победы неизбежно усиливается обсуждение: какова была цена, уплаченная нашим народом, и нельзя ли было ее сократить. В последние годы довольно точно подсчитаны наши жертвы и с несколько меньшей точностью – немецкие. Как ни странно на фоне привычного представления о немецкой тщательности, учет потерь действующей армии лучше налажен у нас. Так, немцы считали жертвами боевых действий умерших не позже трех суток после ранения, а скончавшихся позже зачисляли в погибшее мирное население. У нас же всякий умерший на лечении либо в последующем долгосрочном отпуске для поправки здоровья считается армейской потерей. Со всеми необходимыми поправками на различие систем учета потери по обе стороны линии фронта достаточно ясны. Непосредственно в боевых действиях (и в госпиталях) СССР потерял примерно 6,5-7 млн человек, еще примерно 2,5-3 млн погибли в немецком плену. В немецких войсках 4,3-5,2 млн погибших и пропавших без вести, более 0,4 млн умерших в плену. Потери союзников Германии – около 660 тыс. погибших и пропавших без вести, почти 140 тыс. погибших в плену. На поле боя наши войска немногим уступали противнику: суммарные безвозвратные (со всеми взятыми в плен) потери – 11,5 млн у нас и 8,6 млн у них, то есть вполне достойное соотношение 1,3:1. Суммарные демографические потери – включая погибших мирных граждан и резкий спад рождаемости – 26,6 млн человек у нас против 11,8 млн у противника: 2,5:1. Но это лишь следствие старательного исполнения предначертаний правившей в ту пору Националсоциалистической немецкой рабочей партии: освобождение жизненного пространства для высших народов и рас путем истребления низших. Впрочем, многие считают: немцы истребили столько гражданского населения потому, что наша армия его не защитила. Может быть, советское командование могло действовать эффективнее? Бои под Ржевом именуют советской военной ошибкой едва ли не чаще всех прочих сражений Великой Отечественной войны. Задачу занять город наши войска получили 08.01.1942, а решили только 31.03.1943, продвинувшись за 15 месяцев всего на 200 км. В четырех наступательных операциях общей продолжительностью около 6 месяцев безвозвратные потери – убитые и раненные так тяжело, что выбыли из армии, – 433 тыс. человек, а санитарные – раненные, после лечения вернувшиеся в строй, – около 892 тыс. Понятно, после таких потерь силы фронта каждый раз приходилось восстанавливать по нескольку месяцев. Не зря зачастую говорят о «Ржевской мясорубке». Самое же страшное – наступать каждый раз приходилось в условиях, чреватых наибольшими жертвами: на подготовленную долговременную многослойную оборону. И после ее преодоления не получалось глубокого прорыва, позволяющего разгромить вражеские тылы и затем легко разбить лишенные снабжения вражеские войска: немцы держали под Ржевом изрядные подвижные – танковые и мотопехотные – соединения, так что успевали заткнуть дыры в обороне, выстроить новые системы огня. Поэтому общие немецкие потери в этих сражениях чуть ли не вчетверо ниже наших (хотя в том страшном году соотношение на других направлениях было в 2,7 раза хуже). Стоил ли Ржев столь страшной цены? Увы, да. Ибо, насколько я могу судить, характер сражения полностью обусловлен не местными обстоятельствами, а стратегическими проявляющимися иной раз за многие сотни километров от Ржева соображениями. Ржевская группировка контролировала магистрали, связывающие Москву и Смоленск. Оба эти города крупнейшие центры коммуникаций. Причем не только дорог от тыла к фронту, но и рокадных вдоль фронта. Соответственно, под Ржев проще всего было доставлять подкрепления и боеприпасы, а главное оттуда войска легко перебрасывались на другие участки. В 1942-м советские войска уже начали постигать технологию прорыва укреплений, освоенную немцами еще в Первую мировую войну. Немецкая пехота (со штатными артиллерией и саперами) в мае 1940-го за двое суток пробила брешь в северном арденнском фланге лучшей в мире фортификационной системы линии Мажино. Мы такими успехами похвастать не могли, но в феврале того же 1940-го управились с довольно серьезной по тому времени линией Маннергейма, как только отказались от шапкозакидательства и собрали уставную концентрацию живой силы и техники. Поэтому и не могли немцы ограничиться укреплением ржевских позиций, а были вынуждены держать изрядный подвижный резерв и пополнять его после каждого нашего наступления. Советское командование не могло отказаться от регулярных атак укрепленной линии. Если бы немцы убедились в нашей пассивности на ржевском фронте, немедленно отвели бы подвижные части под Смоленск, а оттуда по рокадным дорогам перебросили к Ленинграду или Сталинграду. Нарушение неустойчивого равновесия на одном из этих ключевых участков привело бы к падению не только самого города, но и громадной части фронта. А значит, неизбежно оборачивалось жертвами, многократно превосходящими все наши потери под Ржевом. Удержала немцев от такого маневра только угроза нашего удара вдогонку отступающим войскам с их разгромом на марше. Но не только поэтому мы не могли перебросить ни к Ленинграду, ни к Сталинграду войска, сконцентрированные под Ржевом. Немцы уже не раз доказали свое умение нащупать малейшую слабину в боевых порядках противника, вклинить в нее подвижные части (а под Ржевом их хватало) и развить наступление. От Ржева до Москвы достаточно близко, чтобы немцы могли повторить попытку, сорвавшуюся в ноябре декабре 1941-го. Поэтому нам надо было держать под Ржевом силы, достаточные для парирования возможного немецкого наступления. С учетом достигнутого в 1942-м уровня военного искусства обеих сторон для этого требовались силы, превосходящие германскую группировку в разы: мы в отличие от немцев могли просто не успеть вовремя перебросить усиление на угрожаемый участок. По этой же причине нельзя было и оставлять ржевскую группировку наших войск в пассивной обороне. Даже годом позже на Курской дуге, где концентрация обороняющихся войск была на порядок больше, чем наступающих, немцы прорвали южный фланг практически насквозь до зоны ответственности Резервного фронта и вынудили использовать в лобовом контрударе нашу танковую армию, предназначенную для будущего контрнаступления. Под Ржевом нам не хватило бы сил для создания плотности обороны, сопоставимой с Курской дугой. Атакуя же, мы вынуждали немцев концентрировать свои силы на угрожаемом направлении, тем самым лишая их возможности самостоятельного поиска мест, удобных для прорыва наших позиций. При этом обе стороны прекрасно сознавали: сами по себе бои под Ржевом тупиковые никаких задач, важных именно для этого региона, они не решают. Немцы, еще в Первой мировой войне преизрядно намаявшись в «позиционном тупике» Западного фронта, вовсе не желали, как в ту пору, сжигать ресурсы в пассивной обороне. Наши военачальники столь печального опыта не накопили (Восточный для Германии фронт той войны заметно маневреннее Западного, а уж Гражданская война в России вся состояла из сплошных маневров), но по меньшей мере теоретически изучили «позиционный тупик» и сознавали бессмысленную кровопролитность непрерывной атаки подготовленных укреплений, за которыми собраны подвижные резервы. Но структура коммуникаций не оставляла ни нам, ни немцам в центральной части фронта иного выбора. Разумеется, на этом стратегическом фоне было и немало тактических ошибок. Причем мы вследствие меньшего опыта боевых действий ошибались чаще. Только к концу 1942-го под Сталинградом мы впервые провели эффективную операцию по окружению противника, и весной 1943-го немцы очистили Ржев под угрозой такого же окружения. Но само по себе стремление драться под Ржевом в 1942-м, на мой взгляд, совершенно неизбежно и поэтому оправданно как «деяние, совершенное в состоянии крайней необходимости» Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМ Александр Трифонович Твардовский (Отрывок) Я убит подо Ржевом, В безыменном болоте, В пятой роте, на левом, При жестоком налете. Я не слышал разрыва, Я не видел той вспышки, – Точно в пропасть с обрыва – И ни дна ни покрышки. И во всем этом мире, До конца его дней, Ни петлички, ни лычки С гимнастерки моей. Я – где корни слепые Ищут корма во тьме; Я – где с облачком пыли Ходит рожь на холме; Я – где крик петушиный На заре по росе; Я – где ваши машины Воздух рвут на шоссе; Где травинку к травинке Речка травы прядет, – Там, куда на поминки Даже мать не придет. Наши очи померкли, Пламень сердца погас, На земле на поверке Выкликают не нас. Нам свои боевые Не носить ордена. Вам – все это, живые. Нам – отрада одна: Что недаром боролись Мы за родину-мать. Пусть не слышен наш голос, – Вы должны его знать. Вы должны были, братья, Устоять, как стена, Ибо мертвых проклятье – Эта кара страшна. Это грозное право Нам навеки дано, – И за нами оно – Это горькое право. Летом, в сорок втором, Я зарыт без могилы. Всем, что было потом, Смерть меня обделила. Всем, что, может, давно Вам привычно и ясно, Но да будет оно С нашей верой согласно. (c) А. Вассерман _________________ Скажи мне чей Крым, и я скажу кто ты. |
Leon писал(а): суммарные безвозвратные (со всеми взятыми в плен) потери – 11,5 млн у нас и 8,6 млн у них, то есть вполне достойное соотношение 1,3:1. это соотношение сложилось начиная с 43 года, ДО того соотошение было ужасающим, особенно в 41 а в Жукова я верю, много на него грязи льют, я считаю не заслужил он этого _________________ Veni, vidi, vici Сегодня у нас в гостях ЭКСПЕРТ-летчик-истребитель-капитан подводной лодки 8 ранга. По совместительству КРЕМЛЕБОТ 3 статьи. |
|
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах Вы не можете вкладывать файлы Вы можете скачивать файлы |